Людовик XV и его эпоха - Страница 98

Между тем кроме этих нововведений в моде двор развлекало в это время еще другое событие – бракосочетание герцога Орлеанского с госпожой де Монтессон, женщиной очень хорошенькой, с которой, как говорили одни, он был некоторое время в связи, или как говорили, напротив, другие, в знакомстве его с нею не было ничего предосудительного. Желая найти в короле содействие к заключению этого брака, герцог должен был искать себе опору в г-же дю Барри, ибо на одну ее он только рассчитывал, что она исходатайствует у короля позволение на заключение этого неравного брака. Поэтому он открыл о своем намерении фаворитке, которая на это отвечала ему со свойственной ей непринужденностью:

– Женитесь, толстый папаша, женитесь.., а там мы увидим!

Вследствие этого обещания, которое заставляло его смело надеяться на покровительство фаворитки, толстый папаша сделал хорошенькой де Монтессон формальное предложение, получил, разумеется, от нее согласие.., и женился на ней.

Бракосочетание совершено было секретным образом в Вильер-Котере, куда его высочество герцог Орлеанский пригласил весь свой двор, который не знал или показывал вид, что не знает, с какой целью делает герцог это собрание. Утром того дня, в который назначена была церемония, столь давно ожидаемая им, герцог Орлеанский сам распределил те удовольствия, которые предназначались в течение дня для лиц, приглашенных на его торжество: охоту, прогулку в экипажах и проч, и проч.., затем сел в карету и поехал в Париж, чтобы венчаться.

Садясь в карету, он сказал многим из своих приближенных:

– До свиданья, господа! Мне немного теперь остается до того счастия, которого я ожидал; жаль только, что оно не может быть известным… Я оставляю покамест вас, господа; я возвращусь из Парижа поздно, и возвращусь не один, но в сопровождении той, которая также будет внимательна и благодарна к той преданности и к той привязанности, которые вы мне оказываете.

Действительно, в шесть часов вечера к подъезду подъехала карета; она привезла герцога Орлеанского, который вошел в зал, держа под руку г-жу де Монтессон. Маркиз Балансе, один из приближенных принца, подошел к г-же де Монтессон и назвал ее высочеством, что было тотчас же повторено всем обществом.

Людовик XV признал этот брак, он только не соглашался дать титул высочества госпоже де Монтессон.

Между тем как все это происходило, герцог д'Егильон и министр Шуазель продолжали соперничать и враждовать между собою.

Скажем здесь несколько слов об Армане Виньеро-Дюплесси, герцоге д'Егильоне, который играл столь важную роль в последние годы царствования Людовика XV и сын которого играл столь жалкую роль в первые годы революции. Герцог д'Егильон родился в 1720 году. С молодости своей он уже был принят ко двору под именем герцога д'Аженуа. Это тот самый герцог д'Егильон, в которого была влюблена герцогиня Шатору, с которой, несмотря на присутствие короля, сделался обморок, когда она узнала, что герцог д'Егильон ранен при осаде Замка-Дофина (Chateau-Dauphin), куда король нарочно послал его, чтобы разлучить с ним свою фаворитку.

Герцогиня Шатору, в противоположность маркизе Помпадур, всегда была, как мы это знаем уже, врагом Австрии. Герцог д'Егильон разделял ее правила, которые были также правилами дяди его герцога Ришелье, так что через это самое он всегда был приверженцем партии дофина и, без всякого сомнения, врагом министра Шуазеля и парламентов.

Когда Бретонский парламент начал оказывать сопротивление в принятии некоторых королевских приказов насчет сельских общин, герцог д'Егильон, бывший в то время военным губернатором Бретани, употребил столь грубые и жестокие меры к восстановлению спокойствия и тишины во вверенной ему провинции, что сделался для жителей ее предметом ужаса и удивления. Когда в 1758 году англичане высадились на берега Бретани, то герцог д'Егильон, собрав войско, разбил их при Сен-Касте и принудил их возвратиться на свои суда; но бретонцы говорили, то герцог д'Егильон, их временный начальник, не вполне заслуживал имя победителя, потому что сам лично не участвовал в сражении и, вместо того чтобы подавать солдатам хороший пример мужества, прятался во время всего сражения за мельницу.

– Герцог д'Егильон покрыл себя славой в сражении при Сен-Касте, – говорили иные де ла Шалоте, генерал-прокурору Бретонского парламента.

– Вы хотите, господа, вероятно, сказать – мукой, – отвечал им де ла Шалоте, – это скорее так!

Острота была довольно колкая; она остановилась в горле герцога д'Егильона, который удвоил свою жестокость к жителям Бретонской провинции.

Тогда бретонцы ожесточились против него и обвинили его в неверности и измене престолу и отечеству, ходатайствовали о немилости к нему короля и этим самым подавали помощь Шуазелю, который давно уже хотел уничтожить герцога д'Егильона и ждал только для этого удобного случая. Принужденный бороться в одно и то же время против первого министра и против парламента, герцог д'Егильон употребил все возможные средства к своей защите и объявил ла Шалоте главным зачинщиком заговора против себя. Ла Шалоте был заключен в тюрьму. Между тем беспорядки и волнения в Бретани начались снова, и еще с большей, чем прежде, силой; король, оставаясь чрезвычайно недоволен губернаторством герцога, сменил его и на его место назначил герцога Дюра. Это отставление от должности, которое было ударом для герцога, дало новые силы парламентам: они возобновили свои жалобы на герцога д'Егильона. Дело о взяточничестве и лихоимстве герцога было перенесено из Бретонского парламента в Парижский, который объявил себя против обвиненного и грозил наказать его по всей строгости законов. Тогда-то именно герцог д'Егильон, равно как и дядя его герцог Ришелье, познал необходимость составить себе протекцию у короля и вывел на сцену госпожу дю Барри.