– Прыгай, Шуазель!.. Прыгай, Прален! – приговаривала она, не переставая играть при входе короля.
Король спросил ее, что это была за новая игра.
– Игра в скачки, государь.
И при этих словах она вручила королю письмо герцогини Граммон: это было 24 декабря 1770 года.
Королю давно уже надоели все эти беспорядки и неудовольствия, которые окружали его; он ждал только случая выместить свой гнев на виновниках этих беспорядков, и так как теперь случай к этому представился, то он решился воспользоваться им.
Он взял перо и написал:
«Брат мой, Шуазель!
Неудовольствия, которые причиняет мне ваша служебная деятельность, заставляют меня сослать вас в Шантлу, куда вы должны отправиться в двадцать четыре часа; я бы вас сослал гораздо далее, если бы не имел особенного уважения к вашей жене, здоровье которой мне дорого. Берегитесь, чтобы ваши поступки не заставили меня принять против вас более сильные меры. За сим, брат мой, я молю Бога за ваше здравие.
Людовик».
Написав это письмо, король взял другой лист бумаги и написал Пралену следующие строки:
«Мне служба ваша более не нужна. Я отсылаю вас в Прален, куда вы должны отправиться в двадцать четыре часа.
Людовик».
Изгнание Шуазеля повело за собой множество беспорядков, так как у Шуазеля было очень много приверженцев. Но эти беспорядки нисколько не устрашали герцога д'Егильона; взяв в свое заведование министерство иностранных дел, он, дабы лучше действовать на поле политической деятельности, составил триумвират вместе с канцлером Мопеу, третьим членом которого избран был аббат Терре, известный интриган и политик своего времени.
Представим теперь вниманию наших читателей портрет министра Шуазеля, набросанный рукой Людовика XVI в 1777 году. Этот портрет верен, хотя и написан семь лет спустя после той эпохи, о которой мы говорим.
«Шуазель, как человек смелый, решительный, предприимчивый, имел в своей душе достаточно энергии, чтобы поражать всех своей гордостью и величавостью; к тому же он имел достаточно средств, чтоб казаться большим, чем он был на самом деле.
Он был жаден до любви, славы и почестей, и если на что решался, если что предпринимал, то с такой силой воли, с такой твердостью, что пренебрегал всеми препятствиями, как бы они велики ни были.
Герцог Шуазель имел грубый, жестокий характер; он ни на что не смотрел, пренебрегал всем, лишь бы только достигнуть предположенной им цели.
Перед тем, чтобы возвыситься на степень первого государственного человека, он, желая понравиться фаворитке покойного короля, не пренебрегал никакими средствами. Достигнув той ступени политического значения, на которую он хотел подняться, герцог Шуазель не нашел даже для себя нужным искать себе опоры и покровительства в другой фаворитке: он слишком надеялся на себя. Этот человек, со столь твердым и жестким характером, был враг всего того, что могло составлять благо и интерес Франции, его отечества.
Шуазель был для Франции чужеземцем, который постоянно действовал в пользу других государств и ей в ущерб.
Французские войска во время его политической деятельности постоянно были разбиваемы на всем материке; Франция бедствовала, Франция страдала, Франция находилась в зависимости от своей прежней соперницы – Австрии. Итак, герцог Шуазель был настоящим бичом для Франции. Он разорил ее, обесславил, унизил ее в глазах Европы… И действительно, к какому жалкому результату приведена была Франция после затеянной им Семилетней войны!»
Одно только обстоятельство отнимало от вышеописанных нами событий всю важность и значение, которые они должны были иметь на самом деле, это – старость короля.
Людовик XV, которому было только шестьдесят три года от роду, казался десятью годами старее герцога Ришелье, которому было семьдесят семь лет. Людовик XV, некогда красивый мужчина, с голубыми выразительными глазами, с прекрасной осанкой, лишался зрения; Людовик XV делался глухим; Людовик XV делался дряхлым; он не иначе мог сесть на лошадь, как с помощью скамейки, которую ему подставляли под ноги. Скука, которая подобно невидимой фее парила над ним в дни его молодости, сдружилась с ним в его старости; она мучила, терзала его! Сверх того, кругом его совершались те печальные, трогательные события, которые сопровождают людей, долженствующих в скором времени сойти в могилу. Все то, что он истинно любил, к чему сердечно был привязан, пало около него.., исчезло с лица земли! Госпожа де Вентимиль, герцогиня Шатору, маркиза Помпадур: все, кого он любил из своих родных, – сыновья, внуки, жена, невестка и даже друзья.., всех их уже не стало, все они уже навеки с ним расстались. Маршал д'Армантьер, его дядька, родившийся в один год вместе с ним, также умер; оставались только маркиз Шовелен и герцог Ришелье.
Маркиз Шовелен в особенности был со стороны короля предметом особенного внимания. Король особенно как-то интересовался его здоровьем; он беспрестанно у всех спрашивал о маркизе и всегда, казалось, был доволен, когда ему говорили, что маркиз Шовелен, слава Богу, здоров. Такая внимательность тем более удивляла всех, что всякий знал тот эгоизм и ту холодность, которые король обыкновенно выказывал к своим подданным. Итак, повторяем, такая внимательность к Шовелену была большой загадкой для придворных; но им недолго пришлось оставаться в недоумении: в скором времени представился случай узнать причину такого благорасположения к маркизу.